Они спустились на этаж ниже, где располагалась фотостудия и где в соседней с ней комнате ожидали специально приглашенные стилисты и визажисты. Левандовский лично объяснил им то, что хотел бы видеть для начала:

— Минимум косметики и максимум естественности. Подчеркните ее природные достоинства — пухлые губы, большие глаза, но сделайте это ненавязчиво. Прическа — самая простая, какую может сделать самостоятельно любая женщина. Но выглядеть при этом все должно стильно.

Все то время, что над Евой кружили визажисты, он стоял чуть поодаль и наблюдал. Конечно, все эти дела он мог поручить своему пиар-отделу, но в данном случае предпочитал контролировать процесс сам. Потому что хотел убедиться, что все именно так, как он себе представляет. И потому, что это была Ева, которую не желал оставлять одну.

Первые кадры, которые сделали в заданном образе, были черно-белыми. Адам хотел подчеркнуть простоту и неприметность «серой мыши», в каковой себя могли узнать многие женщины. Одобрив несколько снимков, он снова отправил Еву к стилистам, которые на сей раз должны были сделать из нее роковую красавицу — такую, какой женщины смогут почувствовать себя благодаря духам «Левандовски».

Мягкие волны волос, дымчатый макияж глаз с искусственно удлиненными ресницами и яркая красная помада — в рожденном умелыми руками визажистов образе Адам совсем не узнавал Еву. Она была совсем не такой, какой он привык ее видеть рядом с собой. Совсем не такой, какой нравилась ему. Да, она была очень красивой, она была роковой, но это была уже не его Ева. Именно в этот момент он понял вдруг, что ей действительно не нужна никакая упаковка. Потому что то, что ценил в ней, измерялось вовсе не килограммами косметики на лице и не дороговизной тряпок на теле. Он, в общем-то, предпочитал, чтобы на Еве вообще ничего не было. Адаму неожиданно стали невыносимо противны все эти затеянные им же самим съёмки.

Но все же он отобрал несколько снимков и во втором образе, которые, вместе с первыми, будут отправлены дизайнерам для того, чтобы придумать, как отразить на плакате обе сущности женщины. Рекламным слоганом Левандовский при этом хотел видеть что-то вроде: «Будь неотразимой… оставаясь собой».

Покончив со всем этим, Адам вместе с Евой вернулся к себе. В приемной его уже дожидался Панов, отправленный сегодня в лабораторию за концентратом.

Кивнув своему юристу, Левандовский пригласил его пройти в кабинет, где внимательно осмотрел привезённый пакет. Упаковка, к его удовлетворению, не была нарушена, надёжно скрывая под собой то, чего никто не должен был знать, кроме самого Адама и нескольких сотрудников лаборатории во главе с Этьеном.

— Не доверяешь? — спросил Панов, от внимания которого не укрылась произведённая Левандовским проверка.

— Лишняя бдительность не помешает, — пожал плечами Адам.

— Наверное, ты прав, — согласился юрист, но по лицу его пробежала тень, совершенно незамеченная боссом.

— Можешь идти, — нетерпеливо махнул Левандовский на дверь. — Или у тебя ко мне что-то ещё?

— Нет, ничего. Но с чего такая спешка? — поинтересовался юрист.

— Хочу поскорее опробовать… продукт, — ответил Левандовский.

— Ага, — многозначительно протянул Панов. — Опять?

Левандовский присел на краешек стола и, сложив руки на груди, снова передернул плечами:

— Это совсем другое, Юра.

— Ну да, если учесть, что твоя секретарша одновременно является твоей женой. Решил использовать свои супружеские права? — усмехнулся Панов.

— Не в этом дело, — хмуро взглянул на него Адам. — Она особенная.

— Только не говори, что я дожил до дня, когда ты влюбился, да ещё и в девушку, которую нанимал с целью…

— Шел бы ты работать! — мгновенно отрезал Левандовский. — За что я тебе деньги плачу, в конце концов?

— За то, что только я могу тебя понять, когда ты говоришь: «Я хочу купить эту хрень» посреди просмотра хоккейного матча? — предположил Панов.

— Возможно, — согласился Адам. — А теперь, будь добр, исчезни!

Когда дверь за Пановым закрылась, Адам вскрыл пакет и достал из небольшой коробки пузырек с концентратом. Отвинтив крышку, вобрал в себя аромат и на несколько секунд замер, пытаясь разобрать звучащие в нем ноты. Мускус, пачули, ежевика, иланг-иланг… и что-то ещё, а что — было не столь уж и важно. Главное — этот букет действительно дурманил голову. Его хотелось вдыхать снова и снова, и с каждым новым вдохом — все сильнее. Он способен был вызвать зависимость не хуже, чем наркотик. Но больше всего Адама возбуждало предвкушение того, насколько вкусным этот аромат окажется на Еве.

Нажав на селектор, он отрывисто распорядился:

— Зайдите.

Когда Ева появилась в кабинете, Левандовский отставил в сторону концентрат и сказал:

— Подойди.

Она двинулась к нему как-то несмело, все с тем же вызывающим макияжем на лице, который так ему не нравился — на ней. Достав из кармана платок, Адам привлек Еву к себе и стер с ее губ помаду.

— Мне нравится гораздо больше, когда на тебе нет ничего лишнего, — пробормотал он, целуя ее. — Я так хотел тебя весь день, что не мог толком работать, — выдохнул Левандовский, прижимая Еву к своему паху и давая ей почувствовать, что уже возбужден.

— Вообще-то, я собирался опробовать на тебе новый концентрат, — все же сказал он, и, взяв в руки пузырек, вылил немного жидкости на подушечку пальца, проводя ею по шее Евы и оставляя на ней ароматную дорожку. — Но, как ты понимаешь, он нам сейчас не так уж и нужен, — усмехнулся Адам, ловким движением расстегивая на Еве юбку и в следующее мгновение пробираясь под трусики.

На фотосессии Ева чувствовала себя неуютно и была вынуждена напоминать себе, что это нужно для дела. И в первую очередь — Адаму. Все эти суетящиеся вокруг неё люди, тонны косметики, стильная одежда нервировали и требовали от неё максимальной выдержки. Она совсем не привыкла к подобному и не собиралась привыкать. Хотя в последнее время часто задавалась вопросом: «Что будет у них с Адамом дальше?».

Их фиктивная свадьба продолжала оставаться тайной для всех, кроме Панова и Галки — единственных людей, которые о ней знали. Ева всё так же ночевала дома, прятала кольцо от окружающих, и порой ей казалось, что их с Адамом не связывает ничего кроме секса. И ей безумно не хотелось думать, что она права.

Но и заводить разговор на эту тему означало рискнуть всем. А Ева была совершенно не готова услышать, что Адам не желает ничего большего, и что когда-нибудь и её ожидает участь тех, кто был до неё.

Она ни с кем не делилась этими мыслями, они же, в свою очередь были подобны снежной лавине, которая с каждым мгновением набирала скорость и неслась на неё во всей своей сокрушительной стихии.

Зайдя в кабинет Адама в тот вечер, когда ему должны были доставить концентрат, которого он так долго ждал из лаборатории, Ева поняла, что стоит ей только оказаться рядом со своим боссом-мужем, все сомнения в нём и в себе исчезают. Всё вообще казалось неважным — вопросы, которыми она задавалась, оставаясь наедине с собой. То, что ожидало её в будущем — всё становилось каким-то призрачным, будто происходило не с ней. А реальность, в которой хотелось находиться Еве, состояла в одном-единственном мужчине.

— Ты решил испытать «Мышь» на своей подопытной мыши? — с улыбкой на лице, дающей понять, что она шутит, уточнила Ева, едва сдерживая стон, когда пальцы Левандовского скользнули ей между ног, где уже было влажно. — И да, надеюсь, что аромат нам сейчас совсем не нужен. Я совершенно не в состоянии сейчас записывать что-либо относительно нового парфюма. Я вообще не в состоянии что-либо записывать, — добавила она едва слышно, присаживаясь на край стола и потянувшись к Адаму за поцелуем.

В голове ещё мелькнули обрывки воспоминаний о том, что на этом чёртовом столе Левандовский тестировал своих секретарш, но после они исчезли, замещаясь тем, что лишало Еву разумных мыслей и насущных вопросов. Удовольствием, которое мог подарить ей только её Адам.